Выпустив ее бедра, он накрыл ладонями нежные груди и стал осыпать их отчаянными ласками. Это оказалось последней каплей. Порка привела Люсинду в невероятное возбуждение, а ощущение его рук на груди довело до безумия. Такого исступленного наслаждения он ни разу ей не дарил. Ее тело содрогнулось, и она потонула в море экстаза, которому, казалось, не будет конца. Окружающее исчезло. Осталась лишь одна связная мысль: он должен спасти ее!

Повелитель почувствовал, как пена ее страсти заливает его жадную плоть, и с криком дал себе волю, стискивая сначала ее груди, потом бедра, врезавшись в нее еще несколько раз, прежде чем отдаться волне блаженства. Он должен спасти ее!

Он обмяк на ней, тяжело дыша. Сама Люсинда едва не потеряла сознание и бессильно повисла на «Укротителе девиц» в позе абсолютной покорности, так что Повелитель испугался, уж не убил ли он ее. Он приподнялся и принялся поспешно освобождать ее из пут.

– Ты жива? – встревоженно осведомился он и, подняв Люсинду, понес к креслу. Усевшись, он положил на колени недвижную женщину и прижал к себе. – Люсинда! Скажи хоть слово, сокровище мое! Что с тобой?

Люсинда глубоко, удовлетворенно вздохнула и медленно открыла свои голубые глаза.

– Все хорошо, Робби, – спокойно заверила она. – Не волнуйся. О, дорогой мой, меня никогда еще так не вспахивали! Правда, перекладина немного неудобна и самая середина давит на живот, зато остальное! Но, дорогой, тебе ни к чему было пороть меня, чтобы возбудить, хотя, признаю, новизна ощущений свое дело сделала. – Она погладила его по щеке, озорно подергала за маску и шепнула: – Ты великолепный любовник, Робби. Почему же считаешь, что бедность не дает тебе права на женитьбу? Это поместье – чудесное тихое местечко. Я могла бы прожить здесь всю свою жизнь, никогда не видя Лондона, и все же быть счастливой. Наверняка есть женщина, которая ради любви к тебе пошла бы на все.

Сердце Роберта разрывалось от боли и тоски. Она могла быть здесь счастлива! Сама сказала об этом. Он любил ее, но гордость и честь не позволяли открыто признаться в своих чувствах.

– У меня никого нет, – глухо обронил он и почти нетерпеливо столкнул ее с коленей. – Надень сорочку, Люсинда. Больше я ничему не могу тебя научить. Позавтракай, и мы поедем кататься.

– Когда наступит полнолуние? – робко поинтересовалась она, накидывая рубашку. Должно быть, уже скоро, недаром она каждую ночь смотрела в окно, на темнеющее небо.

– Через три дня, сокровище мое, – сообщил он.

Три дня. Всего три дня осталось им быть вместе. Три дня из всего чудесного лета, прежде чем ей придется участвовать в гнусной церемонии, которую Люсинда заранее ненавидела. Не плотской любви она страшилась. Беда в том, что поклонники не любви от нее хотели, а мести за то, что она сделала их посмешищем всего общества. Люсинда пожалела бы о содеянном, если бы из-за всего случившегося судьба не свела ее с тем, кого она полюбила так отчаянно, что готова была открыть ему свое сердце. Но это невозможно! Если Роберт отвечает ей тем же, а это вполне возможно, иначе почему еще он решился спасти ее, какую боль ему придется пережить, если их план не удастся! Если ее вынудят отдаться герцогу, маркизу и лорду Бертраму на глазах у злобствующей толпы благородных джентльменов!

Люсинда едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

Следующие три дня пролетели как на крыльях. Они все время проводили вместе, в скачках по уже желтеющим полям. Роберт показал ей годовалого жеребенка, которого отправлял в Турцию, чудесное молодое животное, со шкурой, того же цвета, что и ее каштановые волосы. Жеребенок взял яблоко с ее руки, щекоча ладонь мягкими губами.

По ночам они растворялись в страстных объятиях, но Роберт по-прежнему уходил к себе, опасаясь, что она поддастся искушению снять с него маску.

– Поклянись честью, что приедешь на бал Уитли, – потребовала она. – Ты ведь можешь раздобыть приглашение?

– Мой друг лорд Боуэн все устроит, – пообещал он, целуя ее в лоб. – Это так важно для тебя, Люсинда?

– Важнее этого нет ничего на свете.

– Но почему? – удивился он.

– Вот уже несколько лет, как ты играешь роль Повелителя для «Учеников дьявола», – начала она, – но теперь утверждаешь, что, несмотря ни на какие последствия, я стану твоей последней ученицей. Это говорит о том, что у тебя все же есть совесть. Ты сам знаешь, что занимался неправедным делом. Богатым и сильным мира сего никто не дал права унижать и оскорблять бедных и беспомощных. Правда, это не останавливало их ни раньше, ни теперь. Даже если ты не сможешь уберечь меня от похоти назойливых претендентов на мою руку, я устрою им публичную выволочку в Лондоне. Они долго не забудут урока, уж поверь мне. Неужели тебе не хочется присутствовать при этом, Роберт? Разве это не достойный конец твоей карьеры Повелителя?!

– Они найдут на мое место другого, – пожал плечами Роберт.

– Вероятно, да, а может, и нет. Я намереваюсь использовать моего милого братца-епископа, чтобы навсегда распустить нечестивое общество «Учеников дьявола». Если же он начнет сопротивляться, я донесу на него и его сообщников архиепископу Кентерберийскому, даже если при этом о моем позоре узнают. Но «Ученики дьявола» больше не посмеют обидеть ни одну молодую женщину! – твердо провозгласила она. Роберт разразился смехом и осыпал ее поцелуями.

– Люсинда, сокровище мое, ты клялась, что я не сумею укротить тебя, и, клянусь Богом, настояла на своем! Не могу сказать, как я счастлив!

Он снова поцеловал ее, и со смешком опрокинул на спину.

– Я хочу замучить тебя до умопомрачения, моя очаровательная злючка! Согласна? Последняя партия перед тем, как мне придется отослать тебя в Лондон!

– Иди ко мне, мой великолепный Повелитель, – промурлыкала Люсинда, привлекая его к себе. – О да, да! Ужасно, ужасно мило! Еще, еще!

Его язык алчно лизал ее губы, выгнутую шею, груди, обводил соски. Роберт с наслаждением ощущал сладость затвердевших крошечных бугорков. Его губы скользнули по ее торсу, целуя, слегка прикусывая, лаская. Она бормотала нежные слова. Он уткнулся носом в роскошную поросль черных завитков и, спустившись вниз, устроился между ее молочно-белых бедер. Ее пухлые нижние губки уже повлажнели, крошечные жемчужинки серебристого любовного напитка сочились между ними. Он осторожно приоткрыл розовые складки и впервые взглянул на коралловую плоть. Роберт никогда не ласкал ее подобным образом, ибо считал это привилегией не господина, но любовника.

Крошечная горошинка поднялась, встала, почти пульсируя у него на глазах. Наклонив голову, он стал жадно лизать и посасывать ее.

Люсинда ахнула, сжигаемая головокружительным наслаждением, и вцепилась в его густые темные волосы.

– О Боже, что со мной? – всхлипывала она, ощущая, как он легонько теребит зубами крошечную пуговку, и вздрагивая от удовольствия.

Наконец он больше не смог вынести их любовной игры. Она впивалась ногтями в его плечи, торопя и понуждая двигаться быстрее, и его жажда равнялась ее исступлению. Роберт приподнялся, скользнул между ее раздвинутых ног и глубоко вошел в покорное тело, улыбнувшись, когда Люсинда громко вздохнула. Он стал двигаться, сначала медленно, потом быстрее, а она самозабвенно царапала его спину, кусала плечо.

Какой он твердый! Настоящее железо, пронзающее ее податливую мягкую плоть. Неужели это в последний раз?! Не может быть! Она не позволит!

Люсинда сжала его копье так, словно больше не собиралась отпускать. Роберт застонал, и она, всхлипнув, обняла его ногами. Пусть запомнит ее такой, и когда она отомстит, они пойдут к алтарю. Он будет хотеть ее, как ни одну женщину в мире!

Они слились в слепящей вспышке чувственного наслаждения, почти заставившей обоих лишиться чувств.

«Я люблю тебя», – прошептала Люсинда в своем сердце, не ведая, что он повторяет про себя те же слова. Его руки сжались в последнем объятии, и оба уснули.

Когда Люсинда пробудилась, его уже не было. На соседней, уже остывшей, подушке лежала изумительная белая роза. Она взяла цветок, вдохнула пьянящий аромат и улыбнулась при мысли о прошедшей ночи. Сегодня она должна встретить своих преследователей и, что бы ни случилось, все равно восторжествует над ними. Правда, Люсинда от души надеялась, что Роберт сможет защитить ее от их вожделения, но если все же ничего не выйдет… До чего же противно! Такое чувство, словно на тебя опрокинули полный ночной горшок! Ничего, Люсинда дала обет, что они еще горько пожалеют о своем преступлении!